В такие пасмурные дни хочется каких-то жизнеутверждающих историй. Журнал «Имена» несколько месяцев назад опубликовал как раз такую. Журналистка Наталья Пригодич отслеживает судьбу героя на протяжении нескольких лет.
Гомельчанин Женя Шабловский был обречен: в 26 лет ему поставили диагноз «меланома». Две операции и 14 курсов химиотерапии не дали результатов – опухоль на шее достигла огромных размеров, и спустя четыре года, в свои 30, Женя уже прощался с жизнью. Беспокоило только одно: как маленькая дочка воспримет его уход. Выйти из этого пике удалось чудом. Когда счет жизни пошел на дни, Шабловский использовал последний шанс – улетел в Германию, где стал участником испытаний нового швейцарского препарата от рака кожи. Он был единственным белорусом, включенным в этот эксперимент.
«ИЗЛЕЧЕНИЕ НЕВОЗМОЖНО НИ В ОДНОЙ КЛИНИКЕ МИРА»
Мне неоднократно приходилось общаться с людьми, родственники которых безнадежно больны. О Жене я узнала от его мамы. Было это в марте 2012 года. Тогда Любовь Ивановна обивала пороги редакций и предприятий, чтобы собрать деньги на обследование сына в немецкой клинике. На тот момент Женя уже пять лет жил с диагнозом «меланома» и настолько ослаб, что практически не вставал с постели – просто ждал своего часа.
Помню, как во время нашего знакомства Любовь Ивановна изо всех сил пыталась держаться, но постоянно срывалась на рыдания. Сын угасал на глазах, при этом никакой поддержки у нее не было – нервы уже не выдерживали. К тому времени Женя, узнав о страшном диагнозе, развелся с женой, из-за болезни его уволили с работы, со временем перестали приходить и друзья.
2012 год. Любовь Ивановна рассказывает, чем обернулась для ее сына маленькая родинка.
Наш первый разговор с мамой Жени продолжался долго. От нее я узнала, что парень до 26 лет на здоровье не жаловался, он даже в ВДВ отслужил. «Кто бы мог подумать, что маленькая черная родинка, которая появилась у сына на шее, так перевернет нашу жизнь», – плакала она.
Родинка поначалу болела, потом стала расти. И в 2007 году Жене сделали первую операцию. Он всячески успокаивал маму, говорил, что все уже позади. Когда швы затянулись, даже ремонт в ванной сделал своими руками. В 2010-м Женя прошел серьезную медкомиссию, устроился водителем в МЧС – все было в порядке. Но через год началась черная полоса: обследование показало, что метастазы пошли в легкие.
В Беларуси прогнозы онкологов были неутешительными. В домашнем архиве Шабловских до сих пор хранится ответ из РНПЦ онкологии и медицинской радиологии имени Александрова. В нем сообщается, что излечение Жени невозможно ни в одной клинике мира. «Приносим свои извинения за несовершенство современного уровня медицины…» Любовь Ивановна ездила с сыном и в Москву, где Женя прошел обследование в научно-исследовательском онкологическом институте имени Герцена, но и там сказали, что опухоль неоперабельна.
На следующий день после знакомства с Любовью Ивановной я позвонила Жене. Так мы и познакомились. Он рассказал мне, что, когда белорусские и российские онкологи расписались в собственном бессилии, стал искать в интернете зарубежную клинику, где лечили больных с меланомой. Нашел такую в Германии. И очень обрадовался, получив ответ с приглашением приехать на обследование. Тогда Женя еще не знал, что его там ждет. Просто они с мамой схватилась за этот последний шанс, как утопающие за соломинку.
В Гомеле лечащий врач уверял, что лететь в Германию нет смысла: «Пациент настолько слаб, что может не выдержать перелет». Но Женя и мама решили рискнуть. Мне буквально врезалось в память признание Жени, которое он сделал перед самым первым вылетом в Мюнхен: «Знаете, какая у меня мечта? Прийти к своему лечащему врачу и сказать: “Вы не верили, а я выжил…”»
Оставалось собрать около пяти тысяч евро. Для женщины, работающей на заводе, эта сумма казалась космической. Но каждый день, просыпаясь, Любовь Ивановна шла просить. И, как только деньги были собраны, сразу же провела сына до Борисполя.
– Я жутко волновалась. Жене было так плохо, что он даже не мог сидеть в аэропорту, лежал до самого вылета, – рассказывала она. – Вы не представляете, какую огромную радость я испытала, когда сын позвонил из Мюнхена и сказал счастливым голосом: «Мама, мне здесь сказали, что даже большие опухоли излечивают!»
В Германии у Жени начался новый период. Он принял участие в эксперименте на выживание. И это не фигура речи: в клинике дерматологии и аллергологии безнадежно больному белорусу рассказали о том, что разработан новый препарат от рака кожи, клинические исследования которого только начинаются. Женя очень хотел войти в группу онкопациентов, согласившихся принимать этот препарат еще до его сертификации в странах Евросоюза. Это был риск, ведь не было известно, как новое лекарство подействует на его организм, но Жене терять было нечего. Проблема была в другом – к участию в эксперименте допускались только граждане стран Евросоюза.
Полный курс лечения Zelboraf – так называется этот препарат – составлял 48 тысяч евро. Понадобилось бы еще немало времени на то, чтобы дождаться, пока он будет сертифицирован и поступит в продажу, да и такие деньги за пару дней не соберешь. А у Жени времени не было. Совсем.
Немецкий онколог Таня Майер пыталась включить белоруса, который был на волосок от смерти, в группу онкопациентов, принимавшую участие в клинических испытаниях швейцарского препарата, что позволило бы получать таблетки бесплатно. Но из этого ничего не вышло. Тогда Майер связалась со швейцарской компанией, производящей Zelboraf, и объяснила им ситуацию. Буквально через несколько дней в немецкой аптеке Жене бесплатно выдали четыре упаковки таблеток, рассчитанные на месяц лечения.
Вот так Шабловский и стал единственным гражданином Беларуси, который начал принимать новый препарат от рака кожи еще до его сертификации в странах Евросоюза. Позже Женя уже покупал эти таблетки самостоятельно. А когда спонсорские деньги закончились, Любовь Ивановна, мама Жени, взяла кредит в банке и занимала у друзей, чтобы не прерывать лечения.
Женя до поездки в Германию и год спустя.
После лечения в немецкой клинике огромная опухоль исчезла без хирургического вмешательства.
Это кажется невероятным, но уже через три недели после начала приема таблеток Женя почувствовал улучшение и полностью отказался от синтетического наркотика, который ему прописали для обезболивания в гомельском онкодиспансере. Немецкие врачи были поражены положительной динамикой: опухоль уменьшалась на глазах без хирургического вмешательства.
Вернувшись из Германии, Женя обратился в Минздрав Беларуси с просьбой выделить ему средства на приобретение Zelboraf, который уже к тому времени успешно прошел испытания и начал использоваться в США и странах Евросоюза. Но в Беларуси препарат еще не был сертифицирован. Пришлось ждать.
Всего Женя летал в Германию пять раз. Потом продолжил курс лечения уже под наблюдением белорусских онкологов. Опухоль продолжала уменьшаться. Эксперимент завершился удачно – на шее у Жени остался лишь небольшой лимфоузел, похожий на шрам.
«В ОНКОДИСПАНСЕРЕ ГОВОРЯТ, ЧТО МОЙ СЛУЧАЙ УНИКАЛЬНЫЙ»
Последний раз я виделась с Женей, когда опухоль у него практически исчезла. Было это года три назад. Тогда мы ездили с ним к его дочке в детский сад. Помню, как малышка, увидев папу, бросилась к нему, обняла и долго не отпускала. И глаза Жени помню – счастливые-счастливые.
Не вызывало сомнений, что парень возвращается к жизни. В общем, не стала его больше беспокоить: Женя по природе своей интроверт.
2013 год. Встреча Жени с дочкой Таней после первого курса лечения в немецкой клинике.
На днях, пересматривая свой рабочий архив, я наткнулась на серию статей, которые писала о Жене. Вдруг так захотелось позвонить ему! Несколько раз я пыталась набрать его номер и каждый раз сбрасывала: с момента нашей последней встречи прошло немало времени. Все мы знаем, насколько коварна эта болезнь… Наконец взяла себя в руки и дождалась длинного гудка. Как только услышала бодрый, наполненный жизненными красками голос, совсем не похожий на тот, который сохранился в моей памяти, рассмеялась от счастья: «Женя, как я рада тебя слышать!» Сразу же напросилась в гости.
Первое, что бросилось мне в глаза при встрече с Женей, его посвежевшее улыбающееся лицо. За то время, что мы не виделись, в лучшую сторону изменился не только его голос, но и внешность.
– Неловко говорить об этом, но каждое утро у меня начинается с чашки кофе и сигареты, – извиняется Женя, берет пачку сигарет и выходит на балкон.
Он прикуривает, делает первую затяжку и после непродолжительной паузы произносит:
– Врачи говорят, что у меня наблюдается положительная динамика, но прогнозов пока не делают. Думаю, они просто не в курсе, потому что мой случай – нетипичный. Первую группу инвалидности, которую дают при самых сложных нарушениях здоровья, мне уже заменили на вторую. Сейчас я не принимаю никаких препаратов, только раз в три месяца прохожу обследование в гомельском онкодиспансере.
– Ты смотрел фильм «Выживший»? – спрашиваю, потому что после просмотра хотелось обсудить его именно с Женей.
– Да, видел. Режиссура понравилась и операторская работа. Достойный фильм, классный сюжет.
– А у тебя не возникало мысли, что ты пережил такую же ситуацию, как этот траппер? Также был обречен на смерть, прошел через невероятные испытания и, образно говоря, выбрался с того света. Думаю, белорусские онкологи были удивлены твоему появлению не меньше, чем удивились в поселении, когда туда явился герой Ди Каприо.
– Ну да, есть такое. Когда я впервые летел в Германию, у меня уже была 4-я, последняя, стадия рака и 1-я группа инвалидности, опухоль большая, неоперабельная, метастазы пошли в легкие, вросли в сонную артерию… Короче, не жилец я был. Меня ведь в начале 2012 года выписали из больницы умирать. И, конечно, когда позже я появился в онкодиспансере без опухоли, этого никто не ожидал, – улыбается Женя. – Да, врачи действительно отговаривали меня лететь в Мюнхен. Я тогда уже мысленно прощался с близкими. Не было злости, сожаления, каких-то других чувств – просто был готов к тому, что скоро уйду. Насовсем. Лежал и думал, что в один из дней просто не проснусь. Я даже с любимой дочкой перестал видеться. Не хотел, чтобы трагедия произошла у нее на глазах. Танюше было всего четыре года…
– Да, я помню. Ты говорил, что стоишь у черты: сонная артерия могла порваться в любой момент, а смерть в таких случаях наступает мгновенно… Скажи, как ты решился лететь в другую страну в таком состоянии? Мог ведь погибнуть при перелете.
– Не знаю. Будто второе дыхание открылось. Как только получил ответ из Мюнхена, что шанс есть, – просто начал действовать. Сам не понимаю, откуда взялись силы. Если бы не попал тогда в Германию, то разговора нашего сейчас не было бы. В первый месяц лечения я уже почувствовал, что назначенный там препарат мне помогает. А через полтора года не сомневался, что иду на поправку.
– Интересно, какой была реакция твоего лечащего врача в Гомеле, когда он увидел, что огромной опухоли больше нет?
– Есть врачи по призванию, которые живут своей профессией, а есть врачи, для которых это обычная работа, как выточить гайку или трубы проложить. Отработали положенные часы, выбросили все ненужное из головы и домой, – деликатно уходит Женя от прямого ответа. – Да и нет у меня в Гомеле какого-то одного врача, который вел бы меня на протяжении этих лет. Они периодически меняются: три недели один работает, три – другой. Конечно, в диспансере меня уже все знают, говорят, что мой случай уникальный. Когда у них бывают интерны, рассказывают про такого необычного пациента, в пример меня ставят. Я не хочу никого винить, ведь московские профессора тоже меня смотрели и вынесли тот же вердикт, что и гомельские онкологи. В Москве мне сказали: «Вы извините, конечно, но, даже если голову отрезать, все равно опухоль будет расти».
По мнению Жени, Беларусь заметно отстает от стран Западной Европы по лечению меланомы:
– Препарат, который мне помог, уже сертифицирован в нашей стране, но, насколько мне известно, сейчас Минздрав не закупает его, ссылаясь на отсутствие финансов. А в Германии он за это время подешевел почти в два раза. Я читал, что за рубежом разработали уже и другие лекарства от меланомы, технологии не стоят на месте.
О ПЕНСИИ ПО ИНВАЛИДНОСТИ, ЕЖЕГОДНОМ ПОСОБИИ И ОТЧЕТАХ СОЦРАБОТНИКОВ
Женя предлагает попить кофе, и мы идем на кухню. Зная, что вторая группа инвалидности нерабочая, спрашиваю у него, на какие средства он живет.
– Получаю пенсию по инвалидности – 2,2 миллиона, из этой суммы выплачиваю алименты. Итого остается 1,8. Мне повезло, что я живу с мамой, иначе пришлось бы питаться подножным кормом, – отвечает он. – За все время, сколько я пробыл на первой группе, соцработник позвонила мне только один раз. Ежегодно я пишу заявление в управление соцзащиты о выделении материальной помощи. И раз в год государство выделяет мне 700 тысяч.
Женя говорит, что раньше получал материальную помощь без всяких вопросов. В этом году все было иначе.
– Звонит мне соцработник и спрашивает: «Зачем вам помощь? На что собираетесь потратить эти деньги?» Я оторопел сначала, потом сказал ей, что иммунитет у меня слабый, простываю часто и болею подолгу – много денег уходит на лекарства, а они сейчас дорогие. Она тут же засыпала меня другими вопросами: «Можете перечислить, какие конкретно лекарства вы покупаете? А мама ваша сколько получает? Где ваш брат работает? Сколько у вас уходит на коммуналку в месяц?» Бред какой-то: при чем тут мой брат, мама, мне ведь уже 34 года! «Нам же отчитываться надо, – сказала мне соцработник. – Вот опрос и проводим».
«ЖИВУ И РАДУЮСЬ ТОМУ, ЧТО У МЕНЯ ЕСТЬ СЕГОДНЯ»
После пережитого отношение к жизни у Жени изменилось. Говорит, стал ценить свое время и под другим углом смотреть на происходящее.
– Скоро мне стукнет 35. Диагноз мне поставили 9 лет назад. Недавно я задумался, что с учетом средней продолжительности жизни в Беларуси полжизни уже позади, – рассуждает он. – Когда мне было 17, я смотрел в будущее и думал: до сорока лет еще ох как далеко. Теперь, оглядываясь назад, понимаю, как быстро летит время. Не хочется растрачивать его на что-то пустое, ненужное…
– Кстати, о ненужном. Ты не пытался бросить курить? – спрашиваю.
– Пытался. И не раз. Но пока из этого ничего не вышло, – признается Женя. – Последний раз делал это, когда мне в Минске усиленно капали химию. Недели две ни одной сигареты в руки не взял. Вернулся в Гомель, иду по улице, и вдруг какое-то непонятное раздражение. Причем на ровном месте. Посмотрел на прохожего и почувствовал ненависть к нему, хотя тот не давал мне повода – возможно, он человек хороший. Я плюнул на все, купил пачку сигарет, закурил… Понимаю, что это зависимость: курить я начал лет с семнадцати. Уже и книжки разные читал, как избавиться от этой дурной привычки, не помогло…
Мы говорим на разные темы, и я вдруг ловлю себя на мысли, что, в отличие от своих сверстников, Женя не строит планов на будущее. Он даже мечтать не хочет на эту тему. Спрашиваю, с чем это связано.
– Как-то у меня зашел спор с другом. Он говорит, мол, у тебя нет ничего, потому что ты этого не хочешь. Я с ним не согласен, – рассуждает Женя. – Если бы у меня было здоровье, я работал бы на стройке, как раньше, или водителем. Вот тогда и планировал бы, допустим, строительство загородного дома или покупку хорошего автомобиля. А так зачем мне засорять эфир несбыточными мечтами? У всех разные стартовые возможности и жизненные обстоятельства.
И все же, как выяснилось, мечта есть. Позже Женя признался: ему хотелось бы еще раз слетать в Германию, чтобы обследоваться у немецкого доктора Тани Майер, которая подошла к его лечению не только как профессионал, но и чисто по-человечески. Говорит, она вернула его к жизни и до сих пор интересуется, как он себя чувствует.
Еще Женя хотел бы, чтобы после него что-то осталось.
– До болезни я жил не задумываясь: работа-дом-работа – и все. А теперь появилось желание помогать людям, я от этого получаю удовольствие. Когда делаешь что-то для других, происходит обмен энергией, и это очень приятно. Допустим, я разбираюсь в автомобилях и, когда кто-то из знакомых просит устранить поломку, соглашаюсь с радостью. Или звонят люди с таким же диагнозом, как у меня. Рассказывают, что потеряли надежду и не видят смысла бороться за жизнь. Стараюсь поддержать их советом, говорю, что у меня ситуация совсем безнадежная была, но выжил же. Конечно, я не супермен, чтобы помогать всем, – делаю это в меру своих возможностей, – улыбается он.
Женя начал справляться с болезнью, но ему все еще нужна помощь.
– Чего не люблю, так это суеты, – подытоживает Женя. – Мне не нравится бывать там, где большие скопления народа, знакомств новых не люблю. Общаюсь с друзьями. Дочка приходит по выходным. Стараюсь больше бывать на природе. Рыбалку люблю: бывает, выезжаем с другом за 150 километров от Гомеля на несколько дней порыбачить фидером. Я очень благодарен своей маме, она ради меня готова на все. В общем, живу и радуюсь тому, что есть у меня сегодня.
…Когда я возвращалась домой, поймала себя на мысли, что в наших силах помочь парню осуществить его мечту – обследоваться в немецкой клинике, где он 4 года назад начал принимать швейцарский препарат под наблюдением Тани Майер, которую считает своей спасительницей. Жене важно знать, все ли с ним в порядке. С учетом перелета это составит около 5 тысяч евро.