В день казни смертников в Беларуси проводят по одному через подземный переход, зачитывают отказ президента в помиловании, уточняют анкетные данные, завязывают глаза и уводят в соседнее помещение. По сигналу двое сотрудников СИЗО ставят приговоренного перед щитом – пулеуловителем, опускают на колени. Затем исполнитель стреляет в затылок.
Смертная казнь в Беларуси – это расстрел. Беларусь – последняя страна в Европе и на всем постсоветском пространстве, где до сих пор применяют высшую меру наказания.
Камера смертников находится в самом центре Минска в СИЗО №1, или Володарке, как говорят местные. Ежедневно тысячи белорусов проходят или проезжают мимо этого здания, спеша по своим делам. А где-то в тюремных подвалах по меньшей мере четыре человека сейчас ожидают расстрела.
Сколько осужденных казнили в Беларуси, точно не известно. Информация о смертных казнях в стране засекречена. Узнать, приведен приговор в исполнение или нет, правозащитники могут лишь от родственников расстрелянных, только им выдается свидетельство о смерти. В законе не предусмотрено, сколько времени человек может ждать казни.
«Как правило, от трех месяцев до года», – говорит Андрей Полуда, координатор кампании «Правозащитники против смертной казни». Он же называет ориентировочные цифры: за время независимости страны расстреляли «немного больше 400 человек».
Андрей Полуда (фото — личная страница в Facebook)
В этом году белорусские суды приговорили к смертной казни уже троих и еще несколько уголовных процессов могут завершиться высшей мерой. Правозащитники пытаются следить за такими судебными разбирательствами, но по большей части они проходят в режиме повышенной секретности.
После Верховного суда — только Бог (и Лукашенко)
После вынесения приговора судом первой инстанции у смертников есть право обжаловать его в Верховном суде. Если же тот оставит приговор в силе, у осужденного к расстрелу остается единственный призрачный шанс на спасение – помилование от имени президента. Призрачный, потому что из более 400 смертников известно только об одном помилованном Александром Лукашенко.
В 1998 году в правозащитный центр «Вясна» через «тюремную почту» попали письма из камеры смертников на Володарке. Одно из них – от Сергея Протираева. В письме были его стихи и подробное изложения обстоятельств уголовного дела на 8 страницах. Протираев утверждал, что дело сфабриковали.
«Людей продолжают расстреливать, чтобы показать народу, какая у нас ведется борьба с преступностью. А что будет дальше, когда подобных мне «статистов» расстреляют? Тогда будут стрелять обычных людей, ведь машина беззакония набирает обороты, и скоро не будет разницы, кого стрелять, как в 1937 году», – писал он.
Через год в «Вясну» пришло еще одно письмо от Сергея Протираева, на этот раз из колонии в городе Глубокое. Хотя официальных подтверждений нет, считается, что он и есть тот единственный помилованный Лукашенко смертник.
Александр Лукашенко (фото — ЕРА)
Помиловать – не значит отпустить. Помиловать – это пожизненное заключение. Теоретически осужденный на пожизненное может выйти на свободу. Для этого он должен отсидеть 20 лет, после чего специальная комиссия решит, можно ли заменить ему неотбытую часть наказания лишением свободы на срок до 5 лет. Учитывается возраст, здоровье и поведение преступника в тюрьме. Но поскольку первый пожизненный приговор в Беларуси вынесен в 1997 году, то и прецедентов таких нет.
«Что касается личной позиции Лукашенко, то он ее не скрывает: он поддерживает смертную казнь, причем делает это публично в достаточно серьезных заявлениях», – отмечает Андрей Полуда.
В мае 2012 года президент Беларуси в ответ на вопрос о возможном введении моратория на смертную казнь заявил в парламенте страны: «Я никогда на это сам не пойду. Не пойду, потому что я слуга своего народа, я знаю настроения людей. – И добавил: – В других странах, где ввели, говорят: влезли в дерьмо, и теперь не вылезти. Так со всеми, с кем я разговаривал, так зачем мне это надо?»
Мать расстрелянного за взрывы в минском метро Владислава Ковалева считает, что именно мнение Александра Лукашенко стало решающим в деле ее сына. Президент до начала судебного процесса, уже на следующий день после задержания подозреваемых огласил им смертный приговор. Правозащитники отмечали, что доказательства по делу и процедура доказывания вызывали сомнения и у адвокатов, и у общественности, но это не помешало суду приговорить обоих обвиняемых к высшей мере.
На значимость президентского слова указывает и мать Александра Грунова, расстрелянного за жестокое убийство девушки. Верховный суд выявил смягчающие обстоятельства, отменил смертный приговор и отправил дело на повторное рассмотрение в Гомельский областной суд. «Такое случилось впервые в истории нашей кампании и надежда сохранялась до последнего», – вспоминает Андрей Полуда.
Однако после этого Александр Лукашенко на встрече с генпрокурором сказал, что не представляет, как земля может носить такого человека как Грунов. Суд в Гомеле повторно приговорил Александра Грунова к смерти.
Наказание для родных
На казни, кроме расстрельной команды, присутствуют только прокурор и врач. Дата и время исполнения приговора держатся в секрете. О том, что человека казнили, семья узнаёт из свидетельства о смерти: в графе «причина смерти» стоит прочерк.
Тело и вещи казненного родственникам не выдают, место захоронения не сообщают. Несколько лет назад правозащитники попытались отстоять право семьи получить личные вещи расстрелянного – государство начало присылать тюремные робы.
Мать Александра Грунова получила по почте тюремную одежду сына, в которой он ждал расстрела в камере смертников. Обувь, шапка, брюки и куртка голубовато-серого цвета. На куртке белой краской выведены неровные буквы ИМН – исключительная мера наказания. Посылка «До востребования» пришла Ольге Груновой раньше, чем уведомление о том, что сына расстреляли.
Александр Грунов на суде (фото — belapan.com)
Женщина начала бороться за право получить тело сына или узнать, где его похоронили. Сначала она обратилась в Гомельский областной суд, после отказа – в Конституционный, после отказа – к президенту, парламенту и правительству; отказали везде. Председатель постоянной комиссии по законодательству Палаты представителей Людмила Михалькова пояснила, что запрет на выдачу тела «преследует цель обеспечения общественного спокойствия и безопасности, охраны общественного порядка, здоровья и нравственности, защиты прав и свобод других лиц».
Вместе с тем Комитет ООН по правам человека после рассмотрения дел против Беларуси касательно смертной казни постановил, что отказ сообщить родным дату расстрела, место захоронения и выдать тело – это «запугивание и наказание семьи путем намеренного удержания ее в состоянии неопределенности и душевных страданий», «равносильные бесчеловечному обращению».
Андрей Полуда объясняет позицию властей по этому вопросу наследием Советского Союза: «Вряд ли кто-то специально думал, как сделать процесс более или менее гуманным. Это тянется со времен НКВД, когда людей расстреливали и закапывали в общих могилах, в тех же Куропатах под Минском. Информацию засекречивали, чтобы не было статистики. А семьи ждали своих родственников десятилетиями, надеясь, что те вернутся, ведь им дали 15 лет без права переписки».
Он подчеркивает, что выступает против смягчения процедуры, только за полную ее отмену: «Смертная казнь не может быть гуманной».
Прикрыться обществом
В вопросе отмены высшей меры наказания белорусская власть зачастую апеллирует к результатам референдума 20-летней давности. В 1996 году против отмены смертной казни высказались 80,44% проголосовавших, за – 17,93%.
«Однако никто не говорит, что, во-первых, целое новое поколение выросло с тех пор, а старое умерло, во-вторых, были абсолютно иные условия жизни – лихие 90-е, при этом Уголовный кодекс предусматривал максимальный срок наказания 15 лет; сегодня же альтернатив гораздо больше», – парирует Андрей Полуда.
Он подчеркивает, что референдум носил рекомендательный характер: «Государство у нас по многим вопросам не советуется. Трехкратную девальвацию сделали – кто спрашивал? Закон о тунеядстве ввели – кто спрашивал? А вот здесь им якобы нужно посоветоваться. Выглядит как-то не очень красиво».
Правозащитник отмечает, что сегодня тенденции таковы: люди, безоговорочно поддерживающие смертную казнь, – в меньшинстве; если учитывать тех, кто за высшую меру с оговорками по принципу «вина доказана на 100%», то сторонников высшей меры все же больше.
Результаты исследования Преступление и наказание: восприятие, оценки, отношение общества, 2013 (источник — Белорусский Хельсинкский комитет)
Председатель Белорусского Хельсинкского комитета Олег Гулак, комментируя результаты исследования 2013 года, отметил, что против расстрела выступают более социализированные люди, не приемлющие взяток, покупки краденого, проезда «зайцем», необоснованных субсидий.
Андрей Полуда вспоминает, что один раз в истории большинство выступало против смертной казни – после суда над Дмитрием Коноваловым и Владиславом Ковалевым по делу о теракте в минском метро: «Казалось бы, много погибших, еще больше раненых. Но мы увидели, что люди не доверяли этому суду. Думаю, сработал аргумент судебной ошибки».
Владислав Ковалев и Дмитрий Коновалов (фото — news.tut.by)
Судебная ошибка – самый рациональный довод против смертной казни. «Это всегда хороший аргумент, потому что он материальный, его можно пощупать, в отличие от религиозного «не убий», например», – уверен правозащитник.
Белорусская судебная система не способна исключить возможность наказания невиновного, а казненного человека уже не вернуть. Дело «витебского маньяка» Михасевича – классический пример того, насколько тяжкими могут быть последствия судебных ошибок.
Геннадий Михасевич – советский серийный убийца, в 1971-1985 годах убил 33 женщины в Витебской области (сам он признался в совершении 43 убийств, но не все были доказаны в суде). В январе 1988-го его расстреляли.
Но пока Михасевича поймали, за его преступления успели осудить 14 невиновных человек. Одного из них – Николая Тереню – расстреляли, второй – Владимир Горелов – полностью ослеп в камере, третий – Олег Адамов – попытался наложить на себя руки в тюрьме. Дела были фальсифицированы, подсудимые заявляли об избиениях и угрозах, но все равно получили и отсидели сроки – некоторые по 10-12 лет.
Правоохранителей, виновных в подлогах, угрозах и давлении, приведшим к незаконному осуждению, насчиталось около 200 человек. Большинство отделалось исключением из компартии или выговором, увольнением или выходом на пенсию. До суда дошли единичные дела, при этом реальные сроки получили далеко не все.
Другой яркий пример из недавних процессов – дело Михаила Гладкого. Он был приговорен к восьми годам колонии строго режима за убийство брата. Изначально ему инкриминировали убийство брата и матери. «А практика такова, что убийство двоих – это смертная казнь. Правоохранители не проводили должного расследования, экспертизы были подделаны», – рассказывает Андрей Полуда.
Михаил Гладкий (фото — ПЦ Вясна)
В суде Гладкий полностью признал вину, отсидел пять лет в колонии, потом еще год и семь месяцев провел на исправительных работах. Настоящего убийцу – Эдуарда Лыкова – задержали совсем по другому делу в 2011-м. Во время следствия он сознался в убийстве родных Гладкого. В ноябре 2013-го Лыков был приговорен к смертной казни и расстрелян.
Михаил Гладкий пытался добиться возмещения материального и морального вреда, а также привлечь к ответственности тех, кто был причастен к его осуждению. Однако во всех судебных инстанциях, Следственном комитете и Генпрокуратуре Гладкому отказали, ссылаясь на то, что он признал свою вину, и этого «достаточно для разрешения уголовного дела в суде».
«Они просто заявляют: вы знаете, извините, он сам себя оговорил. Он так думал и мы думали. А как же то, что органы следствия и дознания должны установить истину, потому что есть куча людей, которые сами себя оговаривают, чтобы присесть за мелкое преступление, а за убийство, например, не садиться?» — риторически спрашивает Андрей Полуда.
После освобождения Михаил Гладкий не смог найти себя, начал пить, жена пережила инсульт и впоследствии умерла. «Вот, мы встречались в последний раз, он плакал, удивлялся, сколько людей поддерживают его в интернете, – племянник дал почитать. «Мне же, – говорит, – эти деньги не нужны. Я хотел памятник поставить матери и брату»», – вспоминает правозащитник.
Надежда на мораторий
Евросоюз и ОБСЕ в мае этого года в очередной раз призвали Беларусь соблюдать право на жизнь всех своих граждан и сделать первый шаг к отмене смертной казни – ввести мораторий на высшую меру. Заявления прозвучали в связи с последними расстрелом осужденного Сергея Иванова и решением Верховного суда оставить в силе смертный приговор Сергею Хмелевскому.
«Случай Сергея Иванова вызывает особое беспокойство в свете того факта, что его жалоба находилась на рассмотрении в Комитете ООН по правам человека», – отметила пресс-секретарь Европейской внешнеполитической службы Майя Косьянчич.
Тюремная роба Александра Грунова (фото — spring96.org)
Правозащитники отмечают, что это не первый подобный случай. Беларусь систематически нарушает международные соглашения, к которым сама же присоединилась. Как участник Факультативного протокола к Международному пакту о гражданских и политических правах государство должно обеспечить временные меры защиты приговоренному к смертной казни, пока его дело рассматривает Комитет ООН по правам человека. То есть, не расстреливать его. Однако Беларусь игнорирует этот пункт соглашения.
Андрей Полуда считает, что ввести мораторий на сметную казнь для Александра Лукашенко «ничего не стоит – достаточно одной подписи» и вполне возможно, что он попытается обменять эту подпись на «финансовые бонусы».
«Этот вопрос может стать одним из козырей, не так уж много чего есть обменивать-то. Кроме того, у нас могут поручить депутатам это сделать, чтобы снять [с президента] персональную ответственность», – добавляет правозащитник.
Убийцы убийц
О том, как исполняют смертную казнь в Беларуси, известно со слов бывшего начальника СИЗО №1 Олега Алкаева, руководившего расстрельной командой Володарки, и скудных рассказов анонимных сотрудников СИЗО.
Смертник никогда не знает даты исполнения приговора, поэтому ждет его каждый день. Он постоянно в максимальном нервном напряжении, прислушивается к каждому звуку, шагам – не идут ли за ним.
«Это что-то вроде затяжного прыжка без парашюта, где есть слабая надежда на стог сена, – рассказывает Алкаев. – Стадию безумия определить сложно, но неадекватность и прострация наблюдаются практически у всех».
Не знает о дате казни и расстрельная команда, кроме ее руководителя, так как он сам назначает эту дату. После того, как получен отказ президента в помиловании, руководитель, согласно инструкции, должен расстрелять осужденного в течение месяца. Дату казни он определяет в зависимости от многих условий: погода, полученная смертником передача, выходные дни.
«Я всегда давал возможность доесть принесенные ему продукты. Осужденные это тоже знали и были неимоверно рады, когда получали передачу. Это гарантировало им несколько дней некоторого расслабления от ожидания смерти», – вспоминает Алкаев.
По поводу выходных он объясняет, что «дело не в гуманизме», а в опасности быть рассекреченным другими сотрудниками СИЗО. Если собирать одних и тех же людей в выходные и «привязывать» их к выводу смертников, рано или поздно расстрельную команду вычислили бы.
Олег Алкаев (фото — openbelarus-pl.ucoz.ru)
Когда исполняют приговор, то всю охрану СИЗО снимают. Делают это обычно ночью, чтобы заключенные не догадались и не устроили побег или бунт. Все охранники знают: если их снимают с постов – значит, приговоренных ведут на расстрел.
Смертников проводят по одному через подземный переход, зачитывают отказ президента в помиловании, уточняют анкетные данные осужденного, завязывают ему глаза и уводят в соседнее помещение. По сигналу двое сотрудников СИЗО ставят приговоренного перед специальным щитом – «пулеуловителем», опускают его на колени, исполнитель стреляет человеку в затылок.
Убить человека, который лично тебе ничего плохого не сделал, убить без злости, без накала страстей – это сложно. Это на войне человек стреляет с большого расстояния, не знает, попал или не попал. И в него стреляют тоже. Это совсем другое. Поэтому и группа расстрельная была засекречена, поэтому и близкие, родственники, даже коллеги не знали, кто чем занимается. Убийство – всегда убийство, даже если по закону», – рассказывает Олег Алкаев.
За время его пребывания на посту начальника СИЗО, подопечные Алкаева казнили134 человека.
«Если убить убийцу, убийц меньше не станет, ведь есть секретная расстрельная команда. Они скрываются от семьи, живут двойной жизнью. Возможно, вы в метро с ними рядом ездите, никто же этого не знает», – говорит Андрей Полуда.
Правозащитник настаивает, что к процессу причастен не только тот, кто нажимает на курок, но и те, кто помогают ставить смертника на колени, прокурор, поддерживающий обвинение, судья, выносящий приговор, доктор, констатирующий смерть: «Это целая система на самом деле».
Граффити Человек без имени, Минск (фото — nn.by). Греческий художник INO посвятил свою работу всем, кто был наказан, а через некоторое время оказался невиновным. Правозащитники увидели в нем призыв против смертной казни.
Отвечая на вопрос, как он опровергает обвинения в защите уголовников, Полуда говорит: «Ну, а что здесь крутить и чего-то по-другому объяснять? Очень часто это не белые и пушистые люди, а люди, которые совершили страшные тяжкие преступления. Тяжкие преступления совершили лю-ди, че-ло-век. Человек рождается не по декрету или указу президента и не по указу или декрету президента он должен умирать».
Поддержать «Спасём Страну»
bitcoin:
bc1qh4gngzs6488zjsfkuc7nuuja8kaggn8ulzl3uy
размещение и прочие услуги : admin@spasemstranu.com
|
|