В ноябре в Беларуси расстреляли троих, приговоренных к смертной казни, — Ивана Кулеша, Сергея Хмелевского, Геннадия Яковицкого. Их родные получили уведомления: приговор «приведен в исполнение 5 ноября 2016 года». Никто из этих родственников никогда не узнает, где похоронены их отец, муж, брат. Все, что у них осталось, — письма, старые фотографии и воспоминания. TUT.BY попросил родных расстрелянных высказать мнение о смертной казни.
«Раз в месяц конверты от него приходили. Что в них? Да, можно сказать, ничего»
Александр, родной брат Ивана Кулеша:
— Мне позвонили из Гродно, сказали: «Приговор привели в исполнение». Потом пришла подтверждающая бумага, за ней уведомление, что у него остались какие-то вещи. Я спросил, как узнать, где он похоронен. Мне ответили: «Не имеем права распространять такую информацию».
— Ездили за вещами?
— Нет, мы их забирать не будем. Зачем они нам?
28-летний Иван Кулеш — воспитанник детского дома, окончил всего 9 классов школы. В 18 лет был осужден первый раз за кражу. В 2014-м году его обвиняли в ложном доносе и краже.
20 ноября 2015 года Гродненским областным судом Иван Кулеш был признан виновным в убийстве трех продавщиц в Лидском районе, а также в покушении на убийство, краже и разбое. Его приговорили к расстрелу. Свою вину он признал полностью, однако отказался дать показания в суде. Прошение о помиловании на имя президента осужденный не подавал.
…Как я себя чувствую? Мне сложно описать. Нет, не плачу. Я не очень хорошо его знал. Да, это мой брат, но мы вместе не росли. Особых отношений у нас не было. Жалко, конечно. Ане, сестре, сложнее, она ему ближе.
В семье у нас пятеро детей — двое от одного отца, трое — от другого. Когда мама умерла, наш папа нас забрал, а его отец забрал только старшую дочку, а Ваня с Аней попали в детдом. Иван самый младший.
Я рос и знал, что у меня есть брат, но где он, что с ним — понятия не имел. Мы встретились в 2011-м, он вышел из тюрьмы, у него не было ни документов, ничего. Там стали искать родственников, вышли на меня. Я забрал его к себе в Лиду, потом его определили на учебу в Барановичи. Он окончил строительные курсы, и наши пути снова разошлись. Мы перезванивались: «Привет» — «Как дела?» — вот и все. Я был в курсе, что он живет с гражданской женой, что у него дочка родилась.
Последний раз мы общались в ноябре 2015-го. В день, когда ему вынесли смертный приговор. Нам тогда разрешили свидание. О чем мы говорили? Обо всем. «Ты это сделал?» «Да, я это сделал». Такой разговор. Он весь задерганный пришел, не знал, что его ведут на свидание, думал — на расстрел.
Нет, я не ездил к нему на свидания. Аня ездила пару раз, говорила: спокоен. А я не мог, не мог в такой обстановке находиться. Я очень впечатлительный человек. Все это время мы переписывались. Где-то раз в месяц конверты от него приходили. Что в них? Да, можно сказать, ничего: «Как дела?», «Какие новости?». Ни чувств, ни страхов он не описывал. Там, наверное, цензура была. Только однажды нам пришло письмо, а в нем ручкой почти целый абзац зарисован. Хотя нет, было еще одно… Ему только вынесли смертный приговор, он его прислал. Там было: «Если я убил человека, то и меня должны убить».
Последнее письмо я получил от него 25 октября, в нем все как обычно. 5 ноября я ему тоже написал. Ждал ответ, а тут две недели прошло, три — в почте ничего. Мысли уже пошли, что расстреляли.
Он совершил страшное, но зачем и с ним поступать так же? Пусть бы жил, отрабатывал, платил родственникам погибших. Ну а толку, что его расстреляли? Был человек, и нет человека…
«Не знаю, что было бы для него лучше — жизнь или смерть»
Наталья Буланова — бывшая жена Геннадия Яковицкого. Вместе они прожили всего полтора года, но всю жизнь дружили. Их дочь зовут Александрой. Чтобы Наталья могла навещать Геннадия в СИЗО, они с Геннадием хотели пожениться второй раз.
— В интернете я читала: 28 ноября стало известно, что Кулеша расстреляли, 29-го — Хмелевского, у меня еще сердце так екнуло — неужели 30-го Генкин день. А тут вон как оказалось, что его не 30-го, а гораздо раньше…
В начале 2016 года смертный приговор Геннадию Яковицкому вынес Минский областной суд. Он признан виновным в убийстве своей сожительницы Татьяны, которой нанес более 46 ударов. Этот смертный приговор стал для Яковицкого вторым. Впервые к смертной казни его приговорили в 1990-м — за двойное убийство. Позже это наказание заменили на 15 лет лишения свободы. Осужденный подавал прошение о помиловании на имя президента.
Мне позвонила знакомая: в загс пришла бумажка о том, что нужно выдать свидетельство о смерти Яковицкого Геннадия Геннадьевича. Так мы всё и узнали, а потом в почтовом ящике нашли бумажку, где сообщалось, что 5 ноября приговор приведен в исполнение. Предчувствовала ли я что-нибудь 5 ноября? Да, я весь ноябрь предчувствовала! Два письма ему написала, а в ответ ничего. Успокаивала себя, летом уже такое было. В июне или июле, не помню точно, он тоже на месяц пропал. А потом написал, что проблемы с бумагой были. Думали, мало ли что сейчас ему помешало написать, но то, что его уже нет… Нет, не думали. В пятницу (2 декабря. — TUT.BY) Саша собиралась к нему на свидание. Съездила…
В среду или четверг у меня выходной, мы тогда и поедем в тюрьму. Хочу, чтобы письма мои вернули. Не хочу, чтобы их читали, мусолили и смеялись.
Хотел ли он жить? Хотел. Мы ведь так и не успели пожениться. Он мне как-то писал: «Рыжик, хочешь, давай распишемся». Главное — я хочешь, а он как будто не при делах. Но это были не просто слова. Я никому не могу объяснить, что нас связывало, какие чувства. Он был другом, братом, отцом, мужем. Он был всем, моей маленькой вселенной.
Уже два дня меня с работы отпускают пораньше. Не могу, не выдерживаю смену. Хожу по улице со скоростью черепахи, глаз не поднимаю, ни с кем не общаюсь.
По его письмам сложно сказать, что он чувствовал. Больше нас успокаивал: не волнуйтесь, все хорошо будет. Конечно, и я ему писала: не вешай нос, мы с тобой. Про внучку рассказывала, долгие получались письма. А от него? Короткие, хорошо если на страничку. Он же такой писака — три слова напишет. «Пишу только затем, чтобы мама не беспокоилась».
Передачки? Он ничего не просил — ни продуктов, ни одежды. Только сигареты.
Раскаивался ли он? Он не трогал этих тем, Гена не из той породы, чтобы такие темы затрагивать. Он был очень гордый, независимый. Просто успокаивал нас, уберегал.
Боялся ли он смерти? Неизвестности? Наверное, боялся. Потому что Саша, когда ездила к нему на свидания, говорила, когда его приводят, а он еще минут пять в полной прострации. Даже не понимал, что дочка приехала, что он жив. Их ведь, когда из камеры выводят, не говорят, куда ведут.
Каждый выход из камеры может быть последним. Им же не объясняют. Вывели и вывели. Саша ему: «Папа, папа». А он не понимает, где он, с кем он, что он. Не мог сконцентрироваться. Конечно, боялся. Чисто по-человечески боялся. Но я знаю, мне бы он никогда не сказал, не написал, не рассказал, что чего-то боится.
— А Саше?
— Нет, ничего. Только, когда она с ним разговаривала, он больше молчал и слушал.
…Не знаю, что было бы для него лучше — жизнь или смерть. Я бы хотела, чтобы он жил. Пусть бы сидел, пусть бы я передачи носила, но знала бы, что он есть. А как бы оно было для него лучше, я не знаю. Выдержал ли бы он все это? Не сделал бы что-нибудь с собой? Потому что эта обстановка морально добивает. Сидит он с дочкой на свидании, и тут промелькнуло: «Сколько времени осталось?». А охранник: «Сиди, не торопись, у тебя еще время есть… Чуть-чуть». Ну вот даже такие разговоры морально убивают.
Я не верю и не поверю, что его уже нет. Тела мы не видели, могилы у него нет. Куда мне сейчас к нему пойти, куда цветок принести? Куда? В церковь. В церковь мы пойдем 15 декабря, когда сорок дней будет.
Я человек неверующий, но и я считаю: Бог дал, Бог только может и забрать. Каждый может оступиться, никто от этого не застрахован, так зачем рубить с плеча?
«Присылала ему фотографии своей дочки, все просила отослать назад. А он писал: отошлю, успею»
Анастасия — сестра Сергея Хмелевского:
— Кто у него остался? Я и мама. Маме 50 лет, она до сих пор не понимает, что случилось. 28 октября мы с ним виделись: приезжали на свидание. Возможно, и был у него страх на душе, но к нам он всегда выходил с улыбкой.
1 ноября 2014 года при пожаре в доме в Мачулищах были обнаружены тела мужчины и женщины с множественными ножевыми ранениями. Свидетель этого двойного убийства от полученных ранений скончался в больнице. По подозрению в данных преступлениях был задержан местный житель, ранее судимый Сергей Хмелевский. В августе 2015 года его приговорили к пожизненному заключению. Однако по инициативе обвинения дело было пересмотрено, и Сергей Хмелевский был приговорен к расстрелу.
До этого он был неоднократно судим — за кражу, грабеж, разбой, хулиганство, умышленное причинение менее тяжкого повреждения, вовлечение несовершеннолетнего в совершение преступления и уклонение от отбывания наказания в виде ограничения свободы.
Прокручиваю в голове нашу последнюю встречу. Сейчас мне кажется, он чувствовал, что скоро конец. Вел себя как-то по-другому. Мы ему тогда сказали: привезем передачку. Он ответил: не факт, что успеете, наверное, меня скоро расстреляют. Мы ему давали надежду: «Время есть, еще чуть-чуть, еще ООН же обращение не рассмотрела». Он сказал: это неважно.
Письма от него не шли весь ноябрь. В 20-х числах я приезжала на Володарку, передать ему деньги. Деньги приняли. Потом я спросила про свидание, мне ответили: приезжайте 30-го, тогда дадут свидание. 28-го в интернете появилась новость про Кулеша.
Я поехала в СИЗО. Мне дали бумажку для свидания, сказали: ждите. Вышел, я так поняла, замначальника и сообщил: брата больше нет. Я еще уточнила: «Какого числа это случилось?» «Такую информацию не выдаем. Ждите суда, вам придет бумажка», — все, что мне ответили. Я позвонила маме. Что было потом? Не знаю.
Бумага пришла через 3 или 4 дня. Там написано: 5-го его расстреляли.
Он говорил, пусть бы его сразу расстреляли, чтобы не сидеть, не трястись, не ждать каждый день смерти. С ним сидел парень из Речицы, которого весной расстреляли. У Сергея на глазах его увели. Просто пришли, сказали «собери вещи», и больше он в камеру не вернулся. Это очень на его психику повлияло. Он хотел вернуть все обратно, чтобы такого не было. Говорил: не понимаю, как все это могло произойти. Он надеялся, что ему дадут 25 лет тюрьмы.
Он хотел жить, ждал передачек. Передавать их можно раз в три месяца. После приговора мы успели отправить только две. Что в них было? Сигареты, чай, сало, конфеты, печенье.
Он часто писал, рассказывал, что в камере сидит один, читает, пишет стихи, радио ему кто-то давал послушать. Даже 28 октября, когда мы приезжали к нему на свидание, говорил, что выслал письмо. Нам оно до сих пор не пришло. О смерти он говорил редко, и то только в шутку.
Мы не понимаем, что его больше нет. Мы не видели тела. А может, и хорошо, что не видели? У нас от него ничего не осталось. Я ему присылала фотографии своей дочки, все просила отослать назад. А он писал: отошлю, отошлю, успею…
P.S.
На данный момент в «камере смертников» остался лишь один человек — гомельчанин Сергей Остриков (за изнасилование и убийство двух женщин).
Беларусь — единственная страна Европы, где практикуется смертная казнь. По данным naviny.by камеры для «смертников» находятся в старом корпусе следственного изолятора № 1 Минска (Володарки). Расположены в подвальном помещении. Здесь примерно 15 двухместных маленьких камер, в которых небольшое окно заделано не только решетками, но и толстым листом железа с небольшими дырочками для вентиляции. Обстановка в камере минимальная: иметь телевизор, кипятильник, бритву не положено. Пищу через дверное окошко подает охранник, прогулка не предусмотрена. Каждый день в камере проводится обыск. Приговоренным выдают тюремную робу, на которой написано «ИМН» — исключительная мера наказания.
Смертная казнь исполняется в стенах СИЗО на Володарского. В один день могут расстрелять сразу нескольких приговоренных. Смерть осужденного констатирует врач, который входит в «комнату расстрела» после того, как уже прозвучал выстрел.