Появление «черных лебедей» для России с традиционного некогда августа, похоже, перемещается на июль. В середине лета 2013-го судья Сергей Блинов приговорил Алексея Навального к реальному тюремному сроку, испортив Кремлю красивую игру с нейтрализацией самого надоедливого оппозиционера с помощью выборов столичного градоначальника. И, спустя почти ровно год, ракета, выпущенная по малайзийскому «Боингу» на юго-востоке Украины, не оставила никаких шансов отечественной партии «ни войны, ни мира», жирной кровавой чертой перечеркнув попытки поддерживать соседнюю страну в конфликтном тонусе, взяв на вооружение методы Саудовской Аравии
Совпадение по дням и месяцам (приговор по делу «Кировлеса» был оглашен 18 июля 2013 года, лайнер Malaysian airlines упал 17 июля 2014 года), разумеется, чисто случайное. Но некое подобие этих сюжетов, а точнее, их последствий — опасного цугцванга для российской власти — не может не бросаться в глаза.
Причем в обоих случаях разрешение стоящей перед Кремлем дилеммы усложняют его же формальные союзники. Год назад силовики, фактически спродюсировав заключение под стражу Навального, не только провалили собянинский блицкриг, но и обусловили крайне мягкую реакцию на несанкционированные многотысячные «народные сходы». Чего в путинской России никогда не было и что заставило сторонников Навального говорить о своей победе. Однако жесткий ответ на эти выступления был чреват намного более серьезными издержками, чем обвинения в слабости.
Теперь, особенно после заявлений, сделанных на заседании российского Совбеза, Владимира Путина тоже упрекают в уступках врагам.
Но специфика нынешней коллизии в том, что волна протестных выступлений как раз может быть следствием проявленной Кремлем «мягкости», а не наоборот, как это было в прошлом году. Трагический инцидент с малазийским «Боингом» не оставляет России выбора: либо резкая эскалация конфликта с перспективой вооруженного столкновения с Западом, т. е. действия в логике, которую навязывают организаторы провокации (и здесь не суть важно, на чьей стороне эти «ястребы» и кто выпустил злополучную ракету), либо сворачивание всяческой помощи самопровозглашенным республикам и отказ от дальнейшей игры на обострение.
Однако новороссийский проект стал своеобразной воплощаемой утопией для значительной части отечественного протестного электората. По крайней мере той его части, которую условно можно обозначить как «левонационалистическую». Ее не подкупила популистская риторика «Общероссийского народного фронта», она разочаровалась в том же Навальном из-за его западничества. Зато лидеров Новороссии, вроде Игоря Стрелкова, эта публика считает вполне достойными сопереживания и поклонения. Благо государственные СМИ в кои-то веки вошли в унисон с чаяниями народа и подвиги «Стрелка», «Беса» и прочих воспевают не хуже, чем «Спутник и Погром».
Но тем сложнее официальным массмедиа, которые на протяжении полугода в полном соответствии с заветами Б. Г. разжигали огонь, который выжег изнутри их аудиторию, убедить ее, скажем, в целесообразности «слива» Новороссии. Это задача гораздо менее тривиальная, чем прошлогоднее отыскивание процессуальных нарушений в нашумевшем вердикте судьи Блинова, позволившее заменить Навальному реальный срок на условный, и вернуть его в московскую предвыборную гонку, хотя и с более сильными стартовыми позициями, чем прежде.
На общественное мнение еще как-то можно было повлиять с помощью «интенсивной терапии» от Сергея Кургиняна. Но при условии, что тот и дальше разоблачал бы Стрелкова, а Стрелков оказывался бы не в состоянии ответить на «ультрапатриотическую» критику новыми сокрушительными победами. Лучшим и самым убийственным аргументом в его пользу стало бы взятие Киева. Однако партия «ни войны, ни мира», или «шестая колонна», по выражению одного из главных «новороссийских» пропагандистов Александра Дугина, не позволяла Стрелкову это сделать. И значит, акции нового народного кумира, а вместе с ним и всей Новороссии, непременно падали бы. Так, глядишь, к осенним региональным выборам и весьма вероятным экономическим неурядицам донбасские полевые командиры уже не являлись бы той заманчивой альтернативой, из-за которой российский избиратель отверг бы «меню», предлагаемое ему управлением внутренней политики.
Но в том-то и дело, что из-за инцидента с малайзийским «Боингом» Кремлю приходится делать buy-back новороссийского проекта на пике его капитализации. Стрелков, Бородай и пр. сейчас котируются достаточно высоко, чтобы по возвращении в Россию сделать ее политический ландшафт еще более ухабистым и гораздо менее предсказуемым.
И едва ли не единственный способ решить эту проблему – превратить Новороссию из нереализованного государственного проекта в партийный и сформировать из его сторонников полноценный политический блок.
Соответственно, те, кто последние полгода придерживался «укропацифистской» позиции, наверное, могли бы объединиться в конкурирующую партию. Косвенным признаком того, что такой вариант не лишен права на жизнь, является интервью Алексея Кудрина, опубликованное ИТАР-ТАСС в тот же день, когда состоялось такое весьма знаковое заседание Совбеза. Экс-глава Минфина, в частности, говорит о силах, которые хотели бы изоляции страны, «но на уровне бизнеса все совсем иначе. […] бизнес очень озабочен тем, что он слышит по радио и телевидению. На уровне науки, научных встреч, университетов все сохраняется. Ученые и преподаватели переживают, что такое обострение отношений происходит на уровне политиков».
Исходя из логики Кудрина, в оппонирующую «новороссийской» прозападную партию могли бы войти предприниматели и научная общественность. Украинский вопрос слишком сильно расколол и российское общество, и российскую элиту, чтобы эта трещина быстро исчезла. Но, обращая негатив в позитив, можно использовать ее для модернизации отечественной политической системы.
Злая ирония судьбы – год назад решение судьи Блинова фактически похоронило попытку сделать российскую политику более конкурентной. Теперь драматическая развязка многомесячного кризиса в соседней стране дает еще один шанс повторить этот эксперимент.