В 1925 году Игорь Северянин написал: «Вернуться в дом Россия ищет троп». Некоторые эмигранты, которых пустили обратно в СССР, приняли свое возвращение в виде трофеев сталинской пропаганды за возвращение России к человеческим устоям и к нормам Российской империи. А так ли эти нормы были хороши?
Понятно, Империя Зла – черная дыра, антимир, и пусть от него не останется камня на камне. Только что на наших глазах кремлевское антивещество соединилось с крымским колорадским антивеществом и обездолило Украину, а количество глубоко народного колорадского антивещества в России, выражающего свой колорадский восторг по поводу аннексии Крыма, зашкалило то ли за 80, то ли за 90%. И очень хочется хоть куда-нибудь вернуться.
А есть ли куда? Вспомните 1991 год. Как мы метались, как пытались пробиться назад через ужас советской истории, ища хоть какую-то точку опоры, хоть какую-то кочку в нашем болоте. Мы всерьез подбивали клинья к остаткам семьи Романовых, пытаясь восстановить даже монархию, пока граф Кентский не заявил достаточно резко, что никто из царской семьи на эту работу с «золотым парашютом» в виде Ипатьевского подвала не пойдет. Мы согласились с «Патриотической песнью» Глинки в качестве гимна, хотя нас всегда тошнило от «Ивана Сусанина» и от «Боже, царя храни!». Мы откопали триколор, постаравшись забыть, что в 1905 году под ним ходили погромщики, помня лишь то, что это российский флаг, от Петра I.
Но, освежив в памяти некоторые особенности «тюрьмы народов», после крымской трагедии начинаешь понимать, что возвращаться на старое пепелище Российской империи тоже не дело. Российская империя цепко держалась за свои «приобретения»: Кавказ, страны Балтии, Украину, Среднюю Азию, Польшу, Беларусь и Финляндию. И не было ни НАТО, ни ПАСЕ, ни ОБСЕ, ни ООН. И некому было делать нам замечания. При этом не только государь император, но и культурное русское общество проявляло возмутительное равнодушие к праву завоеванных народов на национальную независимость.
В конце советской эпохи стало стыдно Анатолию Приставкину — и он внес свой вклад в искупление нашей вины перед чеченским народом («Ночевала тучка золотая»). В эту же тему привнесли свое покаяние кинематографисты: Сергей Бодров с «Кавказским пленником» и Абдрашитов и Миндадзе с «Временем танцора». Владимир Маканин добавил свой роман «Асан». На польскую тему талантов уже не хватило. Не будем же мы считать своим покаянием то, что писали белорусы: Василь Быков и Владимир Короткевич. Леонид Бородин совершил героический поступок, показав в одном из своих рассказов если не героизм ОУН и УПА, то хотя бы мерзость злодеяний НКВД в Украине, что теперь называется ее «освобождением».
А в Российской империи с покаянием было глухо. Самый смелый, честный и достойный декабрист Михаил Лунин служил в начале 20-х годов XIX века в Польше под началом великого князя Константина и не видел в этом ничего предосудительного. Пушкин по поводу подавления восстания 1830-1831 годов написал ужасное стихотворение, из-за которого Литва убрала в литературный музей его памятник с вильнюсского бульвара. И возразить на это было нечего. «О чем шумите вы, народные витии? Зачем анафемой грозите вы России?» – как раз это сейчас отвечают Западу путинские пропагандисты. А дальше начинаются угрозы. Я прямо слышу Дмитрия Рогозина или одноименного Киселева. «Вы грозны на словах – попробуйте на деле! Иль старый богатырь, покойный на постеле, не в силах завинтить свой измаильский штык? Иль русского царя уже бессильно слово? Иль нам с Европой спорить ново? Иль русский от побед отвык? Иль мало нас? Или от Перми до Тавриды, от финских хладных скал до пламенной Колхиды, от потрясенного Кремля до стен недвижного Китая, стальной щетиною сверкая, не встанет русская земля?» И чем отличаются 1831 год и великий поэт от года 2014-го и жалких писак, подмахнувших лакейское письмо Путину по поводу аншлюса Крыма?
Туда же и Тютчев. Два великих поэта как сговорились. «Так мы над горестной Варшавой удар свершили роковой, да купим сей ценой кровавой России целость и покой!» И оправдания вполне современные: «Грозой спасительной примера державы целость соблюсти, славян родные поколенья под знамя русское собрать». А кто дал такое право Москве? Слушайте речь Путина и слово Тютчева: «Сие-то высшее сознанье вело наш доблестный народ – путей небесных оправданье он смело на себя берет». Гореть нам всем в аду за такую смелость.
В 1863 году та же картина. Герценовский «Колокол» читался русским либеральным обществом (и даже престолом) взахлеб. Тираж был минимум 2,5 тысячи экземпляров. Но Герцен поддержал польское восстание – и тираж упал до 500 экземпляров. Либералы встали на сторону имперскости! Польшу поддержали только студенты-нигилисты. И это стало их первой претензией к Александру Освободителю.
С Кавказом было не лучше. Очень многие декабристы добывали себе там прощение и офицерский чин: Кривцов, Голицын, Лихарев, Назимов, Одоевский. Понятно, разжалованные не выбирают, но они не роптали, не возмущались отношением власти к горцам, не оставили стихов или прозы в их защиту. В праве России на Кавказ не усомнился никто — кроме Льва Толстого в «Хаджи-Мурате». Но вот в «Кавказском пленнике» он еще на стороне завоевателей. Служили на Кавказе Жилин и Костылин… Нормально.
Нотка сопереживания прорезывается у Лермонтова: «Велик, богат аул Джемат, он никому не платит дани; его стена – ручной булат, его мечеть – на поле брани. Его свободные сыны в огнях войны закалены; дела их громки по Кавказу, в народах дальних и чужих, и сердца русского ни разу не миновала пуля их!». Если бы все Гаруны, все черкесы и чеченцы, начитавшись Лермонтова, не «бежали в страхе с поля брани, где кровь черкесская текла», а бились до последнего, понимая, что русский царь – «супостат», то не видать бы нам Кавказа как своих ушей.
Александр Освободитель не помешал в 1861 году повесить бесспорного героя Чечни Байсангура Беноевского, в 1864 году – подавил польское восстание, вот реформы и не пошли впрок, вот жандармы и поссорили царя с молодежью, вот либерализм и нигилизм и общались с помощью виселиц и бомб.
А образованное офицерство в лице лермонтовского Печорина было не лучше лермонтовского же Грушницкого. Ни Максим Максимович, ни Печорин не сомневались в своем праве служить на Кавказе, красть несовершеннолетнюю Бэлу, соблазнять ее, потом думать, куда бы ее деть (не жениться же на дикарке), а если бы бедняжку не убили, ей бы топиться пришлось. Такие вот герои лермонтовского времени, совсем не лишние люди: все такие были.
Россия и погибла-то из-за того, что на краю могилы белая армия не хотела расстаться с империей: Колчак отверг помощь Маннергейма (цена – независимость Финляндии), Юденич не был пропущен к Петербургу (цена – независимость Эстонии).
Нам придется возвращаться в Новгород до его завоевания Москвой в 1478 году, в Новгород, который никогда никого силой не присоединял. Наша история стала злокачественной с XV века, когда вместо Золотой Орды возникла Московская. Если мы не изменим свой генетический код, нам конец. Лучше жить в виде генно-модифицированной страны, чем не жить вообще. Спросите у покойной Вавилонской империи.
Валерия Новодворская, Грани.Ру